04.04.2013 · Стратегическая безопасность · Новая газета Казахстан
Во вторник вечером на втором канале российского ТВ главный медийный борец с «цветными революциями» Аркадий Мамонтов воевал с «террористическим интернационалом» и с НАТО. Программа «Специальный корреспондент» была посвящена внезапной масштабной проверке боеспособности ВС, которую провели президент России и министр обороны, неожиданно объявив маневры под названием «Южный крест», в которых приняли участие российские войска, дислоцированные на юго-западе России. Мамонтов, на этот раз устами приглашенных военспецов и аналитиков, озвучил тезис, который, судя по всему, соответствует действительности: Кремль вдруг осознал, что России угрожает военная опасность, а армия к ней совершенно не готова, и теперь резко пересматривает концепцию военного строительства, чтобы привести ВС в соответствие с имеющимися угрозами.
Главной среди угроз назван «террористический интернационал», сформированный в ходе операции в Ливии в мобильную сетевую армию под контролем НАТО. Сейчас этот корпус решает задачу по ликвидации вместе с режимом Асада последних контуров российского дальнего пояса безопасности.
Вся третья часть программы Мамонтова была посвящена Сирии, причем вопрос поставлен ребром: следующая за Сирией – Россия. Присутствовавшие эксперты указали на возможные угрозы, которые несет с собой переброска «террористического интернационала» (опять же под контролем НАТО) через Кавказ и «ближний пояс безопасности», состоящий из республик Центральной Азии, к границам России. При этом ни один из участников передачи не высказал мнение, что эти республики окажут «ливийскому корпусу» решительное противодействие. Напротив, вопрос об укреплении этого «пояса безопасности» даже не обсуждался, и по умолчанию было совершенно ясно, что в российской военной концепции такой план приоритетным не является. Ставка скорее всего будет сделана на собственные силы и на «реинкарнацию» советской армейской структуры с модернизацией ее технической базы.
Параллельно и с логической неотвратимостью будет пересматриваться отношение к центральноазиатским странам «ближнего пояса безопасности», и в первую очередь к Казахстану, имеющему с Россией протяженную границу, через которую, собственно, только и мог бы подобраться к ее рубежам «ливийский корпус». Если до последнего времени Кремль выстраивал отношения с Казахстаном как с самостоятельным приятелем-партнером и не особенно интересовался его внутренними проблемами, пребывая в убеждении, что с этой стороны никаких опасностей не грозит, то теперь 7,5-тысячекилометровая граница российскими стратегами воспринимается как линия потенциальной угрозы.
Не случайно российский эксперт по кризисным ситуациям А. Александров пишет, что «в случае Казахстана, обстановка в котором имеет наибольшее значение для национальной безопасности РФ, несмотря на пока еще стабильную обстановку», факторы риска начинают усиливаться.
К их числу Александров относит продолжающуюся исламизацию в ее радикальном смысле. Он ссылается на данные КНБ РК, согласно которым на территории страны действуют 24 радикальных салафитских (ваххабитских) джамаата численностью около 500 человек, но указывает на то, что речь идет лишь о выявленных ячейках, тогда как уже давно идет создание так называемых «спящих» сетевых структур. Финансируют ячейки Саудовская Аравия, Катар и Бахрейн.
Принято считать, что центрами кристаллизации таких ячеек служат «салафитские кружки». Их финансовое и пропагандистское влияние способствует наступлению «мусульман-революционеров» на государственные структуры. Однако в Ливии радикальный (салафитский) ислам прежде не играл существенной роли, а Сирия вообще была поликонфессиональной. Их примеры показывают, что подобная мобилизация может быть проведена достаточно быстро за счет внешних ресурсов и отработанного политического и военного механизма.
Тем более что в Казахстане салафизм пользуется определенной популярностью. На западе республики эта среда может получить союзников из числа сепаратистов, особенно после событий в Жанаозене. А на юге почву для распространения исламского экстремизма эксперты считают благоприятной, причем не столько ввиду сильного влияния бытового ислама, сколько из-за бедности населения и проявлений социальной несправедливости.
Кроме того, недавно выяснилось, что российская военная разведка информирует руководство страны о все более активном участии боевиков из Казахстана в военных действиях в Сирии в составе «ливийского корпуса» и в Афганистане в составе отрядов ИДУ. Последние уже создали плацдарм в афганском Бадахшане для рывка домой, в Центральную Азию, и достаточно легко справляются с оперативными задачами по формированию, материальному обеспечению и связям со своими союзниками в других афганских провинциях, граничащих с Таджикистаном и Узбекистаном.
В Бадахшане силы ИДУ столь значительны, что первая массированная атака афганских сил безопасности на созданный там боевиками укрепрайон обернулась неудачей, и сейчас немецкий бундесвер, уже готовившийся к уходу с Гиндукуша, вынужден разворачивать свои прицелы на Бадахшан.
Всем этим сведениям и соображениям, стекающимся в Кремль, сейчас придается иное значение, чем еще год назад. Как следствие — перспектива «сирийского сценария» не столько в Казахстане или в Узбекистане, сколько в самой России побуждает российских стратегов, с одной стороны, ставить под ружье армию, а с другой — проявлять подозрительность к соседям и видеть в них не столько союзников, сколько потенциальных разносчиков «вируса». Причем, исходя из этой логики, чем ближе сосед (в данном случае Казахстан), тем он опаснее.
Кроме того, эти стратеги, глядя на Сирию и Афганистан, раньше или позже зададутся вопросом, а не стоит ли поучиться у НАТО умению перенаправлять боевую энергию врагов-джихадистов и талибов в каналы, отводящие ее в сторону стратегических противников Альянса. Как только США уйдут из Афганистана, в Москве задумаются: не слишком ли поспешно выдавали Каримову или Рахмону оппозиционеров, которых те называли экстремистами? Не слишком ли бездумно за последние десять лет отвергали саму мысль о контактах с исламской оппозицией в этих странах, и не следовало ли прислушаться к мнению тех экспертов-аутсайдеров, которые убеждали Кремль не делать ставку только и исключительно на власть в Астане, Ташкенте, Ашхабаде или Душанбе? Возможно, не случайно Аркадий Мамонтов в свою программу о российской армии и проверке ее боеспособности «Южный крест» пригласил генерала, настаивающего на изменении этого подхода, по крайней мере, в отношении Узбекистана. Как утверждают московские коллеги Мамонтова, последний обладает хорошей политической интуицией или хорошо информирован о тех или иных переменах настроений в Кремле.
Главной среди угроз назван «террористический интернационал», сформированный в ходе операции в Ливии в мобильную сетевую армию под контролем НАТО. Сейчас этот корпус решает задачу по ликвидации вместе с режимом Асада последних контуров российского дальнего пояса безопасности.
Вся третья часть программы Мамонтова была посвящена Сирии, причем вопрос поставлен ребром: следующая за Сирией – Россия. Присутствовавшие эксперты указали на возможные угрозы, которые несет с собой переброска «террористического интернационала» (опять же под контролем НАТО) через Кавказ и «ближний пояс безопасности», состоящий из республик Центральной Азии, к границам России. При этом ни один из участников передачи не высказал мнение, что эти республики окажут «ливийскому корпусу» решительное противодействие. Напротив, вопрос об укреплении этого «пояса безопасности» даже не обсуждался, и по умолчанию было совершенно ясно, что в российской военной концепции такой план приоритетным не является. Ставка скорее всего будет сделана на собственные силы и на «реинкарнацию» советской армейской структуры с модернизацией ее технической базы.
Параллельно и с логической неотвратимостью будет пересматриваться отношение к центральноазиатским странам «ближнего пояса безопасности», и в первую очередь к Казахстану, имеющему с Россией протяженную границу, через которую, собственно, только и мог бы подобраться к ее рубежам «ливийский корпус». Если до последнего времени Кремль выстраивал отношения с Казахстаном как с самостоятельным приятелем-партнером и не особенно интересовался его внутренними проблемами, пребывая в убеждении, что с этой стороны никаких опасностей не грозит, то теперь 7,5-тысячекилометровая граница российскими стратегами воспринимается как линия потенциальной угрозы.
Не случайно российский эксперт по кризисным ситуациям А. Александров пишет, что «в случае Казахстана, обстановка в котором имеет наибольшее значение для национальной безопасности РФ, несмотря на пока еще стабильную обстановку», факторы риска начинают усиливаться.
К их числу Александров относит продолжающуюся исламизацию в ее радикальном смысле. Он ссылается на данные КНБ РК, согласно которым на территории страны действуют 24 радикальных салафитских (ваххабитских) джамаата численностью около 500 человек, но указывает на то, что речь идет лишь о выявленных ячейках, тогда как уже давно идет создание так называемых «спящих» сетевых структур. Финансируют ячейки Саудовская Аравия, Катар и Бахрейн.
Принято считать, что центрами кристаллизации таких ячеек служат «салафитские кружки». Их финансовое и пропагандистское влияние способствует наступлению «мусульман-революционеров» на государственные структуры. Однако в Ливии радикальный (салафитский) ислам прежде не играл существенной роли, а Сирия вообще была поликонфессиональной. Их примеры показывают, что подобная мобилизация может быть проведена достаточно быстро за счет внешних ресурсов и отработанного политического и военного механизма.
Тем более что в Казахстане салафизм пользуется определенной популярностью. На западе республики эта среда может получить союзников из числа сепаратистов, особенно после событий в Жанаозене. А на юге почву для распространения исламского экстремизма эксперты считают благоприятной, причем не столько ввиду сильного влияния бытового ислама, сколько из-за бедности населения и проявлений социальной несправедливости.
Кроме того, недавно выяснилось, что российская военная разведка информирует руководство страны о все более активном участии боевиков из Казахстана в военных действиях в Сирии в составе «ливийского корпуса» и в Афганистане в составе отрядов ИДУ. Последние уже создали плацдарм в афганском Бадахшане для рывка домой, в Центральную Азию, и достаточно легко справляются с оперативными задачами по формированию, материальному обеспечению и связям со своими союзниками в других афганских провинциях, граничащих с Таджикистаном и Узбекистаном.
В Бадахшане силы ИДУ столь значительны, что первая массированная атака афганских сил безопасности на созданный там боевиками укрепрайон обернулась неудачей, и сейчас немецкий бундесвер, уже готовившийся к уходу с Гиндукуша, вынужден разворачивать свои прицелы на Бадахшан.
Всем этим сведениям и соображениям, стекающимся в Кремль, сейчас придается иное значение, чем еще год назад. Как следствие — перспектива «сирийского сценария» не столько в Казахстане или в Узбекистане, сколько в самой России побуждает российских стратегов, с одной стороны, ставить под ружье армию, а с другой — проявлять подозрительность к соседям и видеть в них не столько союзников, сколько потенциальных разносчиков «вируса». Причем, исходя из этой логики, чем ближе сосед (в данном случае Казахстан), тем он опаснее.
Кроме того, эти стратеги, глядя на Сирию и Афганистан, раньше или позже зададутся вопросом, а не стоит ли поучиться у НАТО умению перенаправлять боевую энергию врагов-джихадистов и талибов в каналы, отводящие ее в сторону стратегических противников Альянса. Как только США уйдут из Афганистана, в Москве задумаются: не слишком ли поспешно выдавали Каримову или Рахмону оппозиционеров, которых те называли экстремистами? Не слишком ли бездумно за последние десять лет отвергали саму мысль о контактах с исламской оппозицией в этих странах, и не следовало ли прислушаться к мнению тех экспертов-аутсайдеров, которые убеждали Кремль не делать ставку только и исключительно на власть в Астане, Ташкенте, Ашхабаде или Душанбе? Возможно, не случайно Аркадий Мамонтов в свою программу о российской армии и проверке ее боеспособности «Южный крест» пригласил генерала, настаивающего на изменении этого подхода, по крайней мере, в отношении Узбекистана. Как утверждают московские коллеги Мамонтова, последний обладает хорошей политической интуицией или хорошо информирован о тех или иных переменах настроений в Кремле.