|
Проход на Красную площадь
был перекрыт. Сейчас
на этом месте стоят
Иверские ворота
|
4 февраля 1990 года в самом центре Москвы более
300 тыс. человек прошли от Крымского моста по Садовому кольцу и улице
Горького к площади 50-летия Октября — ныне Манежная. Требования
отмены монополии одной партии, тогда это была КПСС, звучали прямо у стен
Кремля. Как организовывали это шествие, с кем согласовывали и как
собирали людей в эпоху, когда не было мобильных телефонов и интернета, —
очевидцев расспрашивал The New Times
«Задача нашего митинга — объединение. Объединить все честные силы,
сложить все демократические организации в единый антибюрократический
фронт», — говорил с грузовика-трибуны, стоявшего прямо под колоннами
гостиницы «Москва», Гавриил Попов, сопредседатель Межрегиональной
депутатской группы (МДГ), будущий первый мэр Москвы. Вся площадь, еще не
перестроенная в торговый центр «Охотный Ряд», начало Тверской улицы
(тогда — улица Горького), Моховая (тогда — проспект Маркса)
и Александровский сад — все вокруг было заполнено плотно стоящими друг
к другу людьми. На дворе 4 февраля, плюсовая температура, но все
в теплых меховых шапках и шарфах. Два часа шествия от нынешнего ЦДХ
через Крымский мост по Садовому кольцу через площадь Маяковского (ныне
Триумфальная), 7 км пути, еще два часа митинга. По словам милиции,
собралось порядка 300 тыс. человек, по словам организаторов — более
полумиллиона. Толпа с готовностью подхватывала лозунги, подбадривала
ораторов — Бориса Ельцина, Юрия Афанасьева, Тельмана Гдляна, Глеба
Якунина, Евгения Евтушенко… Лозунги: демократизация общественной жизни,
новая избирательная система, принятие демократического закона о печати,
заключение нового Союзного договора, а главное — отмена 6-й статьи
Конституции о ведущей и направляющей роли КПСС.
Переговоры
Митинг-демонстрацию, как его назвали участники, организовывали
Межрегиональная депутатская группа Съезда народных депутатов СССР,
набиравшее силу движение «Демократическая Россия», Московское
объединение избирателей (приближались выборы народных депутатов РСФСР),
демократическое объединение «Московский народный фронт» и «Мемориал».
В те годы митинги были еще «разрешительными», а не «уведомительными».
Трое членов оргкомитета — Михаил Шнейдер (будущий помощник будущего мэра
Попова и председатель оргсовета «Демократической России») в компании
Льва Шемаева (один из активных сторонников опального в то время Бориса
Ельцина) и Александра Музыкантского (нынешний московский омбудсмен)
отнесли заявку на митинг в Мосгорисполком, исполнительный орган
Моссовета. В заявке было указано 150 тыс. участников и описан маршрут
шествия.
После подачи заявки организаторов пригласили на встречу и началось
согласование — три человека от правительства и милиции и все восемь
членов оргкомитета. Мосгорисполком даже не предлагал менять маршрут
и дату. «Мы были такие крутые, и мы знали это, поэтому речь шла не
о том, чтобы разрешить или не разрешить шествие, а о том, как обеспечить
его безопасность», — вспоминает Шнейдер.
По словам Виталия Челышева, ныне секретаря Союза журналистов, а в 1990
году — народного депутата СССР и члена МДГ, в митинге был заинтересован
тогда еще генеральный секретарь ЦК КПСС (президентом СССР он станет
только в марте того же года) Михаил Горбачев: «Активность демократов
помогала Михаилу Сергеевичу бороться с консерваторами в ЦК. Идея
многопартийности нуждалась в поддержке снизу, Горбачев этого хотел.
Вместе с тем после этого митинга власти насторожились, поскольку стали
отчетливо видны симпатии москвичей к «ДемРоссии» и Ельцину, при
тогдашней гласности это могло повлиять на исход выборов». КГБ СССР —
самый сильный институт последних лет советской власти — в историю
с митингом, как ни странно, не вмешивался: «У КГБ в то время возникли
собственные интересы, часть силовых структур тогда занималась курьерской
работой по вывозу валюты за границу», — объясняет Челышев.
Организаторов спрашивали: что вы будете делать, если в толпу кинут
бомбу? А если будет драка? А если будут предлагать брать Кремль? На это
организаторы отвечали, что они совершенно точно не планируют делать
ничего подобного, потому что «мы законопослушные люди и чтим
Конституцию». «Главным нашим аргументом был Горбачев: в объявленных им
реформах каждый искал то, что ему было выгодно. Нам было выгодно
педалировать демократическую риторику и говорить переговорщикам: как? вы
что, против Горбачева и его реформ, против демократизации? А чиновникам
нечем было это крыть — не могут же они сказать, что они против
Горбачева, верно?» — рассказывает Шнейдер. Разрешение было дано
в середине января. Неубиваемый аргумент — даже если митинг запретят, он
все равно случится, потому что о нем уже знает вся Москва.
Евгений Евтушенко, Юрий Афанасьев и Борис Ельцин выступают на митинге
Сеть
В 1990 году не было интернета и Facebook, поэтому всем желающим собрать
толпу приходилось тщательно продумывать пропагандистскую логистику.
Знакомые активистов и организаторов тайком печатали листовки на работе,
в институтах и академиях на копировальной технике. «Тогда шел
демократический процесс, и работники первых отделов (откомандированные
на предприятия сотрудники КГБ. — The New Times), до 1987–1989 годов
строго контролировавшие доступ к ксероксам, стали сквозь пальцы смотреть
на это», — объясняет Шнейдер. Помогали организаторам и владельцы
типографий: «Они работали на власть, но не были заинтересованы в ней,
поэтому ночами печатали и нарезали все листовки бесплатно. Мы таким
образом сделали миллион листовок».
У оргкомитета было несколько десятков тысяч волонтеров. На встрече
с активистами Московского объединения избирателей собралось 1000
активистов. После выступления Ельцина и Попова всем раздали по пачке
из 500 листовок: формат А4 — для подъездов, А5 — для остановок
общественного транспорта, а «четвертушки» — для раздачи из рук в руки.
Протестующие использовали систему «пятерок», напоминающую схему типичной
финансовой пирамиды: у каждого активиста — пять волонтеров, а у каждого
из них — свои пять.
Таким образом Москва узнала о митинге буквально за двое-трое суток.
Участники шествия проходят по Крымскому мосту
Шествие
Встреча была назначена на 12 часов дня у ЦДХ, час на сбор и — в путь.
Само шествие Шнейдер сравнивает с броском 10 декабря от площади
Революции до Болотной, только без кордонов и милиционеров через каждые
три метра. Никаких «креативных» сходок и планерок у оргкомитета не было:
«Каждый митинг сам по себе был увлекательным событием, и нам даже
в голову не приходило устраивать развлекательные мероприятия».
У митингующих была собственная, как они это называют, «служба
безопасности»: по обоим флангам шествия люди двигались, взявшись за
руки, и следили за порядком. В задачу Шнейдера, в частности, входил
контроль за движением колонны. Самое тяжелое, по его словам, было зайти
на улицу Горького: там дорога сужалась и приходилось бегать с мегафоном
и распределять людей так, чтобы они не задавили друг друга. На площадь
50-летия Октября, то есть на нынешнюю Манежную, заходили по спирали —
обходили всю площадь с правой стороны и по окружности двигались к ее
центру, в результате площадь целиком заполнилась.
Шнейдер утверждает, что собралось почти в два раза больше официальных
300 тыс. человек. Арифметика следующая: «Засекаешь минуту и смотришь,
сколько за это время пройдет шеренг людей. В одной шеренге — примерно 50
человек. За минуту прошло 30 шеренг — 1500 человек. Протяженность
шествия — час».
Митинг только собирается — из грузовика скоро сделают трибуну для выступлений
Безопасность
«Наше управление тогда усилило охрану на своих объектах, — рассказывает
генерал-майор ФСБ в отставке Алексей Кондауров, бывший в то время
сотрудником 9-го управления КГБ (ныне Федеральная служба охраны). — Было
усиление охраны периметра Кремля и Красной площади, но без ввода
каких-либо войск — за счет увеличения наряда, а также усилена охрана
на спецобъектах — дачах. Милиция тогда со своими задачами по поддержанию
порядка и обеспечению безопасности справилась отлично. Этот порядок
обеспечивался и силами милиции, и силами митингующих, которые
сотрудничали друг с другом. Даже травм ни у кого не было. Шествие 4
февраля 1990 года — образцовое с точки зрения обеспечения безопасности.
К этому нужно и сейчас стремиться — Ходынку мы один раз уже пережили».
«Я не помню ни одного инцидента на том митинге», — подтверждает Валерий
Хомяков, генеральный директор Совета по национальной стратегии, в 90-м
году входивший в координационный совет «Демократической России».
«До митинга в марте 1991 года никаких особых средств и техники
для работы на митингах у милиции не было, — утверждает Аркадий Мурашов,
один из активистов «ДемРоссии», участник шествия, а после августовского
путча, с осени 1991-го по 1993-й, начальник ГУВД Москвы. — В марте
91-го, когда была многотысячная демонстрация, нас обвинили в том, что мы
будем штурмовать Кремль. Но в 90-м милиция участвовала минимально, ее
не было даже заметно, да и не было необходимости: никому в голову не
могло прийти, что надо чего-то опасаться. Проблемы с митингующими
начались уже после 91-го, когда стали собираться коммуняки, которые были
очень агрессивны. Я тогда столкнулся с тем, что сотрудники милиции были
совсем не подготовлены к этому, потому что раньше им просто не
приходилось с этим сталкиваться». «Милиция стояла по краям тротуара и не
вмешивалась. На Пушке были водометы, но не было этих жутких рядов
милиции в специальной экипировке, не было автозаков — по крайней мере,
их не было видно», — добавляет Челышев.
„
Организаторов
спрашивали: что вы будете делать, если в толпу кинут бомбу? А если
будет драка? А если будут предлагать брать Кремль?
”
Результаты
«Это был первый такой большой митинг в центре города — раньше они
проходили только в Лужниках. Толпа была разношерстная, в основном
демократическая, но были и монархисты, анархисты, христианские
демократы. Только ярых националистов не было, я помню лозунги против
пресловутого националистического общества «Память», — рассказывает
Виталий Челышев. — Я вспоминаю людей, которые стояли на всем пути
на тротуарах, — самые разные, многие с детьми, много стариков, причем
в глазах у пожилых было: неужели это случилось? Никто не препятствовал
движению, никто не мешал присоединяться к шествию, и колонны по ходу
росли».
Через три дня после митинга, 7 февраля, расширенный пленум ЦК КПСС
принял решение отменить 6-ю статью Конституции и разрешил
многопартийность. Никогда после власть так оперативно не реагировала
на требования «улицы».
«Мы не шли тогда против власти. Мы не ощущали себя оппозицией — мы считали оппозицией часть истеблишмента, лигачевцев
* * Егор Лигачев, член Политбюро ЦК КПСС, считавшийся лидером консервативных сил. и других. Это был митинг за перемены и за реформы, объявленные
демократической частью партии, — считает Михаил Шнейдер, который нынче
принимает активное участие в организации шествия 4 февраля 2012 года. —
А теперь против нас стоит государственная машина. Сейчас задача сложнее.
Тогда у нас были союзники во власти. Сейчас мы одни».
Спустя три недели после первого митинга состоялся второй — 25 февраля
1990-го, такой же по массовости и лозунгам, но он фактически был
предвыборный: 4 марта должны были состояться выборы народных депутатов
РСФСР. И его уже, в отличие от 4 февраля, власти сильно испугались,
вспоминает Виталий Челышев: «Они пытались запугать людей через прессу —
ответственностью, плохой погодой, возможными провокациями, — и уже было
очень много милиции, много машин, водометы уже не прятали. Мы со Львом
Пономаревым бегали с мегафоном и предупреждали, чтобы не слушали
провокаторов, которые звали идти на Красную площадь и Кремль».
«Вопреки распространенному мнению, тогда людьми двигал не желудок. Был
недостаток информации, люди хотели видеть Ельцина, люди хотели видеть
своих лидеров, людей волновало происходящее в стране, — говорит Валерий
Хомяков. — Я помню ощущение солидарности — все эти люди, стоящие рядом,
твои родные, братья твои. Когда я увидел толпу на Болотной, испытал его
снова — нет чужих. Все свои».
«Надо знать умонастроения человека в погонах». Это особенно важно в час, когда общество пробуждается от сна, считает
один из организаторов знаменитого милицейского митинга в Ленинграде в
1989 году, впоследствии народный депутат России Николай Аржанников
Кначалу 90-х прошло резкое размежевание между властью и народом. Народ
выходил на улицы, а та самая милиция, которую до этого власти
использовали для наведения порядка, вдруг почувствовала, что она — тоже
народ, а вот те, что сидят в высоких кабинетах, чужие. Напуганные
митинговой активностью, они постоянно держали милицию «в засаде».
Милиционерам говорили, что там экстремисты и надо быть готовыми к любым
действиям. Но такой готовности у милиции к тому времени уже не было.
В преддверии событий 4 февраля 2012-го опасения по поводу того, как
поведет себя полиция, основаны не только на том, отдаст власть приказ
на силовые действия или не отдаст. Важнее другое — неизвестна степень
готовности полиции применить силу в отношении митингующих. Внутри
силовой системы анализ умонастроений не проводится. Чтобы их узнать,
надо разговаривать с людьми, которым в какой-то момент гипотетически
может быть приказано взять в руки дубинки, а то и, не дай бог, саперные
лопатки, как в Тбилиси 9 апреля 1989 года. Кстати, по случайному
совпадению наш несанкционированный митинг с требованием демократических
перемен в системе МВД состоялся в один день с теми трагическими
событиями.
Как обществу узнать о настроениях внутри правоохранительной системы?
Социологи туда не ходят. Понятно, что достоверность исследований внутри
военизированной системы, где все подчиняются дисциплине, априори гораздо
меньше, чем в любой другой. Но ведь и попыток выяснения картины нет —
даже анонимный опрос сотрудников силовых структур в соцсетях не
проводится.
Понятно, что за последнее десятилетие милиция сильно деградировала.
Евсюков и «жемчужный прапорщик» — штрихи к одному и тому же безобразному
портрету. Структура больна, но это не означает, что у людей, которые
работают сейчас в полиции, нет никаких убеждений или собственного
отношения к событиям в стране. У любого человека есть представление
о справедливости. Отношение к персоналиям на политическом олимпе
в принципе вторично. А важно вот что: поддержат товарищи или осудят.
Знать, какие умонастроения внутри системы доминируют, нужно еще и для
того, чтобы избежать крови, если заведомо известно, что «будут мочить».
На паровоз, если под паровозом понимать силовиков и военных, обычно
с вилами не бросаются.
Правильно подсчитать результаты выборов — задача важная и совершенно
необходимая. Но не менее важно правильно «посчитать» настроения
в обществе. И особенно — среди людей в погонах.
Записала Адель Калиниченко