Российская сторона направила посольству Украины в Москве ноту с запросом предоставить данные о россиянах, находящихся в местах лишения свободы на Украине, сообщил российский МИД. В середине июня министр иностранных дел России Сергей Лавров заявил, что точного списка россиян, задержанных на Украине, нет, но процесс согласования «обмена пленными» идет в рамках и вне рамок минских соглашений. Всего, по данным уполномоченного МИД России Константина Долгова, на Украине предъявлены обвинения более чем 130 россиянам за участие в боевых действиях на Донбассе. «По нашим данным, более 100 российских граждан сейчас находятся в тюрьмах. Более 130 российским гражданам предъявлены обвинения по политическим статьям в связи с вооруженным конфликтом в Донбассе», — сказал Долгов. Ранее постоянный представитель России при ОБСЕ Александр Лукашевич заявлял, что на Украине «пропадают без вести» россияне, приезжающие «навестить своих родственников».

Адвокат Валентин Рыбин вместе с отцом и другом создал целую машину по защите пленных россиян — фонд правовой помощи иностранцам на Украине «Одиссей». Благодаря поддержке фонда Рыбин входит к гражданам России в камеры украинских СИЗО.

— Началось все достаточно спонтанно в 2014 году, — рассказывает корреспонденту «Газеты.Ru» Александр Рыбин. — А в апреле-мае 2014 года я взялся защищать своего первого подзащитного из длинной серии — гражданина России Романа Банных. Он приехал на Украину для того, чтобы выручить уже попавшего здесь за решетку своего друга Славу Негриенко.

Романа обвиняли в том, что он был сотрудником ГРУ, соответствующую информацию выложили в интернете — с его фото, документами и т.д., и он сел в СИЗО СБУ (Служба безопасности Украины, аналог российской ФСБ. — «Газета.Ru»). Я его защищал до сентября 2014 года. Потом он, Слава Негриенко, а также к тому времени еще одна моя подзащитная Мария Коледа (активистка «России молодой», была задержана «Альфой» СБ Украины по обвинению в шпионаже, разведывательной и диверсионной деятельности в пользу России. — «Газета.Ru») отправились по обмену в город Донецк.

Но это было потом. А в апреле, когда я начал защищать Романа Банных, то столкнулся со следующей ситуацией. Я приехал в консульский отдел посольства Российской Федерации и сообщил, что есть такой гражданин России, который сидит в СБУ и нуждается в поддержке. Мне консул Грубый Алексей помог связаться с родственниками Романа, и я начал его защиту. Тогда же завязались и первые контакты.

Случаев таких стало много. Я защищал не только Марию Коледу, но и гражданку России Ольгу Кулыгину (в украинских СМИ ее называли «боевой подругой Гиркина», т.е. Игоря Стрелкова, главы ДНР, и участницей военных переворотов в разных странах, начиная от СССР и заканчивая Сирией и Украиной. — «Газета.Ru»), а чуть позже, ближе к декабрю 2014 года, я защищал и Федора Устинова (по версии украинских спецслужб, он прибыл на Украину для участия в боевых действиях на стороне ДНР, в момент задержания был в военной форме, имел при себе удостоверение ДНР с указанием должности «стрелок», ручной пулемет Калашникова и гранатомет «Муха» с боеприпасами. — «Газета.Ru»).

Вообще граждан России было у меня достаточно, и, обобщая опыт и учитывая количество этих людей на Украине, мы в начале 2015 года с моим отцом и однокурсником по юридическому факультету создали благотворительный фонд «Одиссей» для защиты иностранцев на Украине. Не только юридической, но и гуманитарной — обеспечением их минимальных потребностей в заключении. Под иностранцами понимаются все граждане иных государств и лица без гражданства.

— А кто были эти граждане? Я помню, что Кулыгину называли российской разведчицей, близкой к Безлеру в Горловке, и что за ее обмен предлагали до 12 украинских солдат, настолько она была ценной.

— На нее и обменяли потом после торгов не 12, а 14 человек.

Ее взяли на территории Украины без оружия, вменяли ей попадание на территорию Украины через неподконтрольную территорию. Я предполагаю, что она действительно была ценной для ДНР, и поэтому за нее отдали столько людей.

— Роман Банных приехал помогать другу, а Негриенко как в СИЗО оказался?

— Его взяли в Донецке, он приехал из России и участвовал в акциях протеста в Донбассе в марте и апреле 2014 года.

— А про Марию Коледу говорили, что она снайпер, диверсант и шпионка.

— Никакой она не снайпер. Она тоже принимала участие в акциях протеста, но в Николаевской области. Да, она гражданка России тоже. Там было много митингов, но их быстро удалось погасить не без участия «Правого сектора» (организация запрещена в России. — «Газета.Ru»). Ее взяли на одном из митингов, она тоже сидела в СБУ, в сентябре ее удалось обменять.

— Я помню, что фамилия Коледы светилась рядом с активистом ГК «Азов» Станиславом Красновым. Тем самым, что в 2013 году обвинял в Киеве на пресс-конференции главного редактора «МК» Павла Гусева якобы в перевозке одинокой женщины для занятий проституцией из Симферополя в Москву, а сейчас обвиняется по ч. 1 ст. 263 УК Украины (незаконное обращение с оружием, боеприпасами и взрывчатыми веществами, Краснова взяли возле тайника с 42 кг взрывчатки. — «Газета.Ru»).

— Да, они созванивались. Якобы Краснов предлагал ей взрывчатку.

— Вы его случайно не защищали?

— Его — нет. Я защищал достойных ребят. Среди них своим поведением выделялся Федор Устинов, житель Новороссийска, которого взяли с оружием в руках в 2015 году в Дебальцево. Есть много записей его допросов в интернете. Он был добровольцем, служил в ополчении и, возвращаясь из разведки, вышел на украинский блокпост. Отказался принимать пищу, около 40 дней серьезно голодал. Я его сфотографировал, когда его привезли на допрос — это было что-то! Я его не узнал.

— А что он требовал?

— Ничего не требовал. Не хотел есть украинскую пищу.

Его били вначале, и он протестовал. Мол, у вас европейское государство строится, а вы меня тут ломаете.

— Как вы к ним всем заходили в СИЗО?

— По украинскому законодательству благотворительные организации имеют право поручать защиту конкретных людей. Вот фонд «Одиссей» заключал со мной договор, и я входил в СИЗО к очередному россиянину. О них узнавал по тюремной почте. Защищаешь одного, он рассказывает о другом. Россиян, воевавших за ДНР, не очень любят другие сидельцы в украинских СИЗО, и они друг о друге обычно знают. Фонд брал под защиту многих людей, чтобы облегчить их нахождение под стражей. В 2015 году я защищал уже танкиста Руслана Гаджиева, Олега Хлюпина (в феврале 2015 года Хлюпин въехал на территорию Украины, подконтрольную ЛНР, чтобы забрать в Россию престарелого слепого отца, проживающего в Беловодске, подконтрольном Киеву. Его задержали бойцы одного из добровольческих батальонов и обвинили в сотрудничестве с ГРУ Генштаба России. — «Газета.Ru»).

Сейчас у меня под защитой вот еще один россиянин — Тимаковский Игорь. Он занимался поставками гуманитарной помощи в Дебальцево, доставлял стройматериалы, медикаменты, продукты. Выскочил на своей машине на украинский мобильный блокпост и попал в плен.

— Вы защищаете танкиста Гаджиева, о судьбе которого подробно писала «Газета.Ru». Руслан Гаджиев из Адыгеи пережил «донбасский Сталинград», попал в плен под Дебальцево, и теперь ему грозит пожизненное заключение за «агрессивную войну против Украины». Следствие утверждает, что он был танкистом ЛНР, жена говорит, что он мог ремонтировать танки, но точно не воевать. Как идет судебный процесс, какая у него сейчас ситуация?

— Плохая ситуация. Идет судебное следствие, я только вернулся с заседания, следующее — 4 и 5 августа. Собираюсь ехать на него в Бахмут. Пока работа по нему ведется, но в списках на обмен я его не вижу.

— Мне сказал военный прокурор, что у Гаджиева нет шансов на обмен. На нем будет девять убитых украинских солдат, двенадцать раненых и пожизненное заключение, для украинского общественного мнения он эксклюзивный злодей, которого надо менять тоже на кого-то эксклюзивного. А для России он сельский механизатор, который сам поехал в Луганск, ну кто за него будет вступаться?

— К сожалению, дело складывается таким образом, что я не могу расшевелить ситуацию по Гаджиеву. Я в мае был в Донецке, разговаривал напрямую с Дарьей Морозовой (омбудсмен самопровозглашенной ДНР, член контактной группы на минских переговорах. — «Газета.Ru»). Она мне сказала, что у них большие списки… Фонду «Одиссей» очень тяжело. Мы не смогли найти то ли понимания, то ли осознания ситуации среди представительств Российской Федерации здесь. Я не хочу говорить, что мы обижаемся — это благотворительность, можно сказать, самодеятельность. И если честно, я считаю, что Россия должна организовать такую государственную систему защиты своих граждан за рубежом. Это серьезный имиджевый шаг, и совсем недорогой. Люди, которые сидят в тюрьме, много не требуют. Им зачастую нужно понимать, что они не брошены, что они не одни, что о них заботятся. Я хотел бы подчеркнуть, что Россия просто исторически обязана защищать своих граждан, заботиться о них.

В России постоянно не заботились о своих людях. Люди у нас — расходный материал, а это неправильно. Рассказывают о братстве, взаимовыручке, славянской щедрости, но это только разговоры, слова. За все время существования фонда «Одиссей» Мария Коледа один раз через «Союз добровольцев Донбасса» заслала 100 долларов. И эти 100 долларов были потрачены на передачу Гаджиеву. И все!

Мы засылали письма всем — от Зюганова до Жириновского, российским олигархам, культурным фондам. Реакции — ноль. А нужна забота и память об этих людях. Человек находится на чужой земле и в тюрьме, а условия в СИЗО по всему бывшему Союзу довольно жуткие. И он должен получать хотя бы минимальный гигиенический пакет, минимальный продуктовый набор и элементарные вещи, которые ему позволят просуществовать в тюрьме без денег: сигареты, чай, сахар, кофе. Это товары, на которые человек там может обменять что угодно, защитить себя, поддержать друзей. И конечно, нужна квалифицированная юридическая помощь. Потому что многие граждане России здесь этого лишены. Государственные адвокаты, знаете ли, не лучшие защитники.

— Как вы умудряетесь заезжать в Донецк с паспортом с киевской пропиской?

— А ко мне неоднократно обращалось СБУ с просьбой инициировать переговоры по обмену того или иного человека. Они понимают, что это моя работа. И проблем с паспортом и пропуском у меня не возникло.

— Вы защищаете граждан России и украинцев, которые выступали на стороне ДНР. Нет давления украинского общества на вас?

— Особого нет. Бывают какие-то угрозы в зале суда, но я на них внимания не обращаю. Кроме того, с апреля этого года я нахожусь под защитой СБУ. Я веду дело Александра Щеголева, генерала СБУ, обвиняемого по делу о расстрелах на «майдане». В феврале была попытка нападения одного из потерпевших в здании суда, и с тех пор СБУ назначила мне защиту. Среди моих подзащитных, кстати, больше украинцев, чем россиян.

Чем ближе к линии соприкосновения, тем больше людей, которые обвиняются или подозреваются в участии в террористических организациях, незаконном ношении оружия, террористических актах. Если мы говорим о СИЗО Бахмута, где сидит Руслан Гаджиев, то там больше половины людей, которые именно по этим статьям сидят.

Это украинские граждане, а граждан России, которые сидят по этим статьям о сепаратизме и терроризме, в украинских СИЗО сейчас около 20 человек.

Во всяком случае, столько я обнаружил их в последних списках в российском консульстве. Понятно, что по общеуголовным статьям их больше. Но наш фонд помогает в основном политическим заключенным.

— Я был на суде над Гаджиевым, и там жестокий танковый бой разбирали как банальное ДТП. А я знаю, что этот опорный пункт воевал много дней и после того боя, а потом был оставлен и вообще оказался на территории, контролируемой ДНР. Насколько сильны позиции обвинения по аналогичным делам, качественно ли проведены экспертизы?

— Работа следователей и оперативников СБУ не всегда качественная. Вспомните хотя бы дело Александрова, дело номер один, которое было на контроле президента Украины Петра Порошенко, генерального прокурора и прессы. И вот в этом резонансном деле вещественные доказательства — не знаю, кстати, сознательно или нет — были уничтожены. Это и чистка винтовки, и телефон, и абсолютно бездарное проведение судебно-медицинского исследования, и отсутствие фотографий, отсутствие биологического материала, в общем, много было проблем. Тем не менее дело завершено, есть ходатайство о помиловании, что об этом теперь говорить.

В деле Гаджиева нет, например, танков, а по номеру боевой машины можно определить, что это за танк, где произведен, откуда приехал. До сих пор никто его не «привязал» к конкретному танку Т-72 или Т-64, показания разнятся, конкретной машины нет, а роль каждой из трех машин, ворвавшихся на тот взводный опорный пункт, разная. Нет объяснений, как он оказался в плену в одном теплом белье, и еще много чего.

Понимаете, этот скромный мужик-доброволец ведет себя достойнее всех грушников. Их, кстати, Володя Рубан (известный украинский переговорщик. — «Газета.Ru») называет не грушниками, а грешниками. Сейчас суд закончен, они дома.

Где тонко, там и рвется, и под удар попали люди, скажем так, не самые сильные. Очень многие пострадали из-за того же Александрова.

У него при задержании оказался личный телефон, что на боевом задании вообще немыслимо! Но в этом телефоне были наградные документы, боевые приказы его бывшей части в Тольятти, много лишней личной переписки! Было много показаний, интервью, всякого разного…

А вот танкист Руслан Гаджиев тихо себе сидит в СИЗО в Донбассе, в десятке километров от места его последнего боя, на суде у него никто не бывает. Звонил он недавно, видно, что терпение кончается, но ждет какого-то исхода. У него не очень хорошие перспективы. Он взят в реальном бою, и все наши усилия направлены на то, чтобы лишить прокурора возможности получить требуемое «пожизненное». Но 15 лет — это тоже сродни пожизненному. Его надо менять! К нам в фонд «Одиссей» обратились родственники Андрея Аверьянова и Владимира Хоружего, которые пропали на территории ДНР в 2014 году. Мы ищем Архипова Ивана и Курдачева Юрия, что пропали без вести в 2015 году. Это огромный пласт работы, на которую нужны деньги, люди.

Понимаете, есть множество труднорешаемых проблем. Есть телефоны этих людей, можно было бы поискать их место пребывания последнее по билингу, но крайне сложно возбудить на Украине уголовное дело по их пропаже. Они — россияне, официально на территорию страны не въезжали. А значит, «их там нет». Тут столько народу за два года погибло, пропало без следа. Их тоже кому-то надо искать. И людей, и могилы