Тайные дневники первого председателя КГБ: «Сталин остался недоволен»

В феврале 1971 года Юрий Андропов отправил в ЦК КПСС совсекретную записку, в которой сообщил, что его предшественник, бывший председатель КГБ генерал Иван Серов, «в течение последних 2 лет занят написанием воспоминаний о своей политической и государственной деятельности». Уникальный архив Серова нашли лишь недавно — в домашнем тайнике. Наш обозреватель, депутат Госдумы Александр Хинштейн досконально изучил эти документы. И подготовил к печати книгу «Записки из чемодана».

Ни в Кремле, ни тем более на Лубянке отнюдь не были заинтересованы в появлении мемуаров Серова: его нелюбовь с тогдашними вождями являлась взаимной. В 1963 году, в результате хорошо спланированной провокации, Серов был снят с поста начальника ГРУ, лишен звезды Героя Союза, полученной за взятие Берлина, понижен на 3 звания, исключен из партии. Записки должны были стать своего рода ответом его гонителям. Кроме того, будучи ключевой фигурой советских спецслужб 1930–1960-х годов, свидетелем и участником множества исторических событий, генерал хотел рассказать хотя бы о некоторых из них.

В это трудно поверить, но бывшие подчиненные так и не смогли заполучить черновики серовских мемуаров. Работу над ними старый чекист вел в условиях конспирации, долгое время не доверяясь даже жене. Он прятал бумаги настолько профессионально, что даже после его смерти в 1990 году их местонахождение осталось тайной.

Эту тайну удалось раскрыть только сейчас, в лучших традициях шпионского жанра. Несколько лет назад, при ремонте гаража на старой даче Серова в Архангельском, его внучка неожиданно наткнулась на тайник в стене. В нем лежали два старых чемодана, набитых рукописями и различными документами. Это и был знаменитый архив Серова.

Ничего подобного в отечественной истории прежде не было. Записки и мемуары Ивана Серова охватывают весь период его службы в органах безопасности и военной разведки. С небывалой откровенностью и дневниковой скрупулезностью он описывает многое из того, чему явился свидетелем и участником.

Придя в НКВД в 1939 году по армейскому набору, Серов сделал головокружительную карьеру. Уже к началу войны он замнаркома госбезопасности, потом — замнаркома (министра) внутренних дел. В годы войны выполнял важнейшие задания Сталина и Берии, организовывал диверсионные отряды, боролся с бандами на Кавказе и Прибалтике, лично арестовывал верхушку антисоветского польского правительства в изгнании.

Именно Серов руководил и депортацией народов, объявленных Сталиным вражескими. Но он же с первыми частями входил в Берлин, лично обнаружил трупы Гитлера и Геббельса, а затем принимал участие в церемонии подписания капитуляции. Серов — единственный из всех руководителей НКВД, кто не только регулярно бывал на переднем крае, но и лично поднимал солдат в атаку. Его всегда посылали туда, где трудней.

Вплоть до 1947 года Серов оставался уполномоченным НКВД-МВД в Берлине, где среди прочего занимался восстановлением производства стратегических ракет и поиском немецких секретных ученых.

В 1953-м он в числе немногих заместителей Берии привлекается Хрущевым к операции по аресту своего министра — сказалось давнее, еще с Украины, знакомство. Именно Серов по протекции Хрущева станет первым в истории председателем КГБ, а затем возглавит военную разведку — ГРУ.

Трудно даже себе представить число секретов и тайн, к которым был допущен Серов. Достаточно сказать, что даже обстоятельства собственной отставки генерал излагает совершенно отлично от общепринятой канонической версии. По утверждению Серова, агент ЦРУ и МИ-6 внутри военной разведки полковник Пеньковский, в близости с которым был уличен начальник ГРУ, в действительности являлся агентом КГБ, подставленным западным спецслужбам с целью дезинформации.

Эта и множество других исторических сенсаций содержатся в архиве Серова. Почти два года Александр Хинштейн занимался разбором и изучением генеральского архива. Результатом его работы стала подготовленная к печати книга воспоминаний Ивана Серова, которую он снабдил примечаниями и пояснениями, восстанавливающими канву и логику событий. В ближайшее время книга «Записки из чемодана» выйдет в свет.

Сегодня мы публикуем один из фрагментов уникальной книги.

Бульдоги под ковром (1947–1948 годы)

Зимой 1947 г. Сталин решает вернуть Серова на родину: его повышают до первого замминистра внутренних дел.

Это был один из самых тяжелых этапов в жизни Серова. В Москве он сразу же попадает в эпицентр лубянско-кремлевских заговоров и интриг.

К тому моменту его заклятый враг Виктор Абакумов уже сменил многолетнего наркома-министра, верного бериевца Всеволода Меркулова. В мае 1946-го он возглавил МГБ СССР. (Накануне, в марте, прошла административная реформа, преобразовавшая наркоматы в министерства.)

Горячее дыхание Абакумова за спиной Серов ощущает уже давно. Год назад из арестованных МГБ жуковских генералов уже выбили показания против Серова. Только вмешательство Сталина спасло тогда его от расправы. Сталин же и возвращает Серова в Москву, хотя понимает, что Абакумов от него не отстанет.

Уже вскоре Абакумов прибегает к прежней тактике: фабрикации компромата на Серова. С конца 1947 года начинаются аресты его бывших подчиненных: генералов Бежанова, Клепова, Сиднева. От них требуют показаний на 1-го замминистра. Все они после усиленных допросов (Абакумов беседует с ними лично) уличают Серова в мародерстве, присвоении денег и ценностей.

Это отлично ложится в канву прежних обвинений против маршала Жукова и его генералов: им тоже вменяют вагоны с награбленными трофеями из Германии.

Все протоколы с показаниями на Серова Абакумов регулярно направляет Сталину лично. С письменного согласия вождя происходят и аресты людей Серова.

Кольцо опасности сжимается все плотнее. В феврале 1948-го арестовывают его бывших адъютантов Тужлова и Хренкова: это уже прямой вызов. Их тоже заставляют свидетельствовать против Серова; на самом деле протоколы допросов пишутся для одного, главного читателя.

И тогда Серов вновь вынужден прибегнуть к «последнему резерву Ставки»: как и в 1946-м, он обращается за защитой лично к Сталину. 31 января и 8 февраля друг за другом он шлет тревожные письма в Кремль.

Обращения возымели действо. Серов подробно воспроизводит последовавший вскоре звонок Сталина. Судя по всему, вождь решил сохранить баланс интересов между своими «бульдогами». Да и письма Серова, похоже, убедили его в том, что Абакумов сводит здесь личные счеты, а генералиссимус очень не любил, когда путали свою шерсть с государственной.

Не будем забывать и факт личных заслуг Серова, неоднократно выполнявшего прямые поручения Сталина.

Среди таких «поручений» был и арест в июне 1947 года замначальника охраны Ближней дачи Сталина подполковника Федосеева, заподозренного в шпионаже.

Дело Федосеева — один из ключевых этапов в битве МГБ с МВД, о чем Серов тоже вспоминает весьма обстоятельно. Этот исторический триллер он излагает совершенно в новой для нас трактовке.

Возвращение в Москву

«В конце марта 1947 года меня срочно вызвали в Москву. Прилетел, зашел к Круглову, сидит скучный. Спрашиваю: «В чем дело?» Рассказал следующее: вчера вызвали в ЦК и хотели освободить от должности наркома.

Дело было так. В адрес тов. Сталина написал письмо рабочий московского завода о том, что от воров нет житья, и привел такой пример, что он купил ½ кг мяса и положил между окон, чтобы не испортилось. Воры разбили стекло и забрали мясо.

Т. Сталин рассердился, что в Москве такие случаи имеют место, вызвали на Политбюро Круглова и сказали, что снимем с должности.

Берия взял его под защиту, тогда тов. Сталин спрашивает: «А где у нас Серов?» Ему сказали, что в Германии. Он на это сказал: «Надо его отозвать, он поработал, дело наладилось. Назначить его 1-м заместителем министра внутренних дел СССР, и пусть в Москве и на периферии наведет порядки как следует».

В конце Круглов говорит: «Садись, сегодня придет решение, и все». Я говорю, что надо слетать в Германию дела сдать.

Действительно, днем позвонил Поскребышев и просил зайти. Я был в Кремле, ходил за постоянным пропуском на 1947 год, там меня встретил Поскребышев и вручил решение Политбюро о назначении 1-м заместителем НКВД.

6 лет был зам НКВД. Теперь 1-й зам.

Бегство Грегори Токати

Не прошло и 10 дней, как меня вызвали поздно вечером в Кремль, сижу в приемной у тов. Сталина, со мной сидят нарком авиапромышленности СССР М.В.Хруничев, командующий ВВС Жигарев и какой-то подполковник. (Согласно журналу учета посетителей, Серов находился в кабинете у Сталина 17.04.1947 г. с 22.10 до 22.35 вместе с Токаевым Г.А. (записан как сотрудник военно-воздушного отдела СВАГ. — А.Х.)

Минут через 5 вышел Маленков, а через пару минут тов. Сталин, который увидел меня и говорит, подавая лист бумаги: «Вы читали это письмо?» Я отвечаю: «Нет». — «Прочитайте». И пошел.

Я прочел записку подполковника СВА (Советской военной администрации. — А.Х.) в Германии Токаева о том, что из Германии вывезли не всех специалистов, что он знаком с группой немецких ученых, работавших по реактивной авиатехнике, называет при этом профессоров Зенгера, Танка и другие фамилии.

Записка написана в адрес тов. Маленкова. Другая записка от Маленкова к тов. Сталину, где говорится, что он вызывал военных ВВС, что все это заслуживает большого внимания и т.д.

У меня эта записка вызывала неприятное чувство. Выходит, что я не всех специалистов выявил и вывез в СССР, и такого крупного, как Зенгер, я не сумел вывезти.

Через 5 минут вызвали нас в кабинет к Сталину, тов. Сталин, обращаясь ко всем, говорит, что тов. Токаев написал письмо, что в ГДР есть крупные ученые, не вывезенные в СССР, и он с ними поддерживает связь. Затем, обращаясь ко мне, говорит: «Вам известны такие лица?»

Я говорю: «Слышал, что есть такие профессора на Западе, а если они были бы в тот период у нас, когда мы вывозили немцев, то, безусловно, их бы вывезли. Мне известно, что профессор Зенгер работал в Вене (Австрия)».

Тогда тов. Сталин говорит: «Давайте на место пошлем комиссию во главе с Серовым, которая все проверит и доложит свои предложения, где кого из них целесообразно вывезти в СССР». Все согласились. Я попросил слово и сказал, чтобы включили в состав комиссии генерала В.Сталина. Тов. Сталин подумал и говорит: «Согласны». Члены Политбюро поддакнули.

Я это попросил, потому что если этот Токаев в записке наврал, то не начал бы потом кляузничать. Тогда бы у меня был живой свидетель в Берлине В.Сталин, который мог бы отцу все рассказать.

По внешности Токаев напоминает еврея. Оказался осетином.

Затем Сталин отвел меня в сторону и тихонько сказал: «Вы один слетаете в Вену и проведаете все о Зенгере, он там учился, писал научные труды. Указания Верховному комиссару СССР по Австрии генералу Курасову будут даны». Я сказал: «Будет сделано». (…)

Прилетели обратно в Берлин. Я распределил между членами комиссии обязанности. Мы с Токаевым, В.Сталиным поехали в район, где эта группа «ученых» работала.

Еще до этого Токаев сказал мне, что профессор Зенгер не живет в ГДР, но его «приятель» живет в Берлине и работает на СВАГ. Уже отступление. Я сказал Токаеву, почему он в записке этого не написал? Тот уклонился от ответа.

Приехали в группу «ученых». Я спросил Токаева показать приятеля Зенгера. Он мне указал на тощего немца. Когда я в присутствии Токаева и В.Сталина задал вопрос, знает ли он профессора Зенгера, то ответил: «Лично я его не видел, но читал его труды по аэродинамике». Профессия этого немца — инженер по системе Вестингауза (т.е. по тормозам для ж/д вагонов). Ничего себе авиатор!

Стали спрашивать других инженеров, картина еще хуже. Те даже не читали трудов профессора Зенгера и ничего о нем не слышали. Сами «инженеры» даже не дипломированные, т.е. не полностью окончили институты и не получили дипломов. Я поругался и уехали. Всю дорогу молчали.

Приехав в СВАГ, я сразу обратился к Токаеву и говорю: «Ну, что будем делать дальше? Где ученые, о которых писали в ЦК, где приятель Зенгера, где Танк?»

Токаев, видя, что уличен, еще попытался сослаться на какую-то группу, находящуюся в районе Потсдама. Я тогда сказал: «Пусть туда поедут генерал Сталин, Токаев и академик Шишикин из наркомата авиапромышленности».

На следующий день, когда собралась вся комиссия, В.Сталин доложил, что вторая группа, на которую сослался Токаев, такой же блеф, как и первая.

Тогда я говорю членам комиссии, что у меня получены данные, что в районе Веймара (Тюрингия) проживает действительно приятель Зенгера, так вот я хочу туда съездить. Всей комиссии делать нечего, поэтому я обеспечу каждого автомашиной, и в течение 2 дней вы можете знакомиться с Германией, а сейчас давайте напишем предварительно записку тов. Сталину о результатах нашей проверки, а подпишем и пошлем после моего возврата.

Так и сделали. Шифровку подготовили, зачитали, все, в том числе и Токаев, сказали: правильно. В записке в спокойном тоне докладывалось, что никаких ученых нет, что Зенгер никогда не находился в советской зоне, что эта группа занимается разработкой вопросов ж/д транспорта, а профессор Танк находился в американской зоне и вывезен в США в 1945 году. (…)

Прилетев в Берлин, собрались всей командой, еще раз прочитали донесение о вранье Токаева, добавили, где находится Зенгер, и подписали. Токаев, смущенный, сказал, что все написано правильно. Отношение членов комиссии было к нему явно презрительное.

Перед отлетом в Москву встретился с В.Д.Соколовским и все ему рассказал про Токаева. Он возмущался, что такую дрянь из ВВС посылают в СВАГ для работы.

В конце беседы я предупредил Василия Даниловича, чтобы он поручил особистам наблюдать за Токаевым, как бы он не сбежал на Запад, струсив, что наврал в ЦК. Василий Данилович пообещал все это обеспечить.

Но, к сожалению, в жизни получилось иначе. Когда мы улетели, Токаев забрал семью и на метро переехал в английскую зону Берлина, где явился к англичанам, т.е. стал предателем. Затем я читал в сводках ТАСС, что он выступил на радио в Лондоне, называл себя доктором наук и хвастался, что является помощником Сталина по авиации и т.д.

Вот подлец! Я удивляюсь англичанам, которые очень умно ведут разведку и не могли распознать этого авантюриста.

Дело Федосеева

На днях, в воскресенье вечером, часов в 9, позвонил Микоян и говорит: «Ты можешь приехать на Ближнюю дачу?» Я сказал: «Могу» и быстро вызвал водителя Фомичева.

Приехал туда, а там на крытой веранде сидели т. Сталин, Молотов, Ворошилов, Микоян. Они ужинали.

Посадили за стол. Стали угощать куропаткой и рябчиками. Я благодарил, сказал, что уже ужинал, а сам себе думаю: «Не на ужин же меня пригласили».

Т. Сталин выпил за мое здоровье. Я весь на строже, не знаю, зачем позвали. Затем Сталин прикрыл дверь и говорит: «У нас к вам такой вопрос. Вот если человек живет со мной и все время подслушивает, подглядывает, дверь оставляет незакрытой, во время войны телеграммы от командующих фронтов на моем столе читал, тапочки надевает вечером, чтобы не слышно ходить, что это за человек?»

Я отвечаю: «Конечно, надо с ним разобраться. Все это выяснить». Т. Сталин говорит: «Вот мы для этого вас и пригласили, чтобы поручить вам разобраться». Я спросил: «Где и кто этот человек?» Т. Сталин говорит: «Это начальник хозяйственного отдела Федосеев».

Я сразу подумал: он сотрудник МГБ, а почему мне это поручают? Затем т. Сталин говорит: «Его надо допросить, а также допросить женщин, которые здесь работают, Фросю (хозяйка), они все это поведение Федосеева видели и расскажут вам».

Ну, я вижу, что мне больше делать нечего, спросил: «А сейчас он здесь?» Т. Сталин говорит: «Да». Тогда я говорю, что сейчас его возьму и повезу в МВД.

Т. Сталин нажал одну из двух кнопок. Вошел человек в гражданском костюме. Т. Сталин говорит: «Вот он». Я подошел, ощупал его, нет ли оружия, взял за руку и сказал «до свидания» присутствующим, а Федосееву сказал: «Идите со мной». В автомобиле я посадил его между шофером Фомичевым и мной, и мы поехали.

У себя в кабинете я его еще раз обыскал, сказал, что завтра побеседуем, и сдал надзирателю, уехал домой. В.[ера] И.[вановна], естественно, ждала, волнуясь. Вообще, я ей в жизни приношу больше волнений, чем радости. Но что сделаешь, я тут не виноват. Так сложилась служба.

На следующий день я стал Федосеева допрашивать. Он подтвердил. «Зачем?» — «Из любопытства, тогда, когда я их убирал со стола». — «Куда убирал?» — «Уносил и клал их в папку т. Сталина, которую он всегда брал с собой, когда ехал в Кремль». — «Зачем подглядывал и подслушивал?»

Он довольно разумно отвечает, что мы все, т.е. сотрудники охраны, старались наблюдать за хозяином, чтобы ему не мешать, если спит, не шуметь, поэтому не я один, а и Кузьмичев (генерал) и другие заглядывали, чтобы узнать, если спит, то не шуметь.

Зачем тапки одевал? Все с той же целью. Одним словом, я его допрашивал часов 5, и все довольно внятно говорил.

Круг знакомых у него ограничен. Я проверил, действительно так. В общем, довольно ограниченный человек, хотя и подполковник, а то, что он читал телеграммы, то за это подлежит к уголовной ответственности за злоупотребление служебным положением, не больше.

Днем позвонил т. Сталин и просил приехать доложить. Я поехал в Кремль и ему все доложил, что мог предварительно выяснить, и также доложил, что сейчас думаю вызвать его жену для того, чтобы все это перепроверить. Выясню также всех его знакомых, с которыми он общался, и, возможно, вызову брата, который работает в Киеве в особом отделе МГБ. Т. Сталин согласился. Затем он мне сказал: «Сейчас звонил Абакумов и говорит — арестовали сотрудника МГБ Федосеева, и следствие ведет Серов, а не МГБ. К тому же я не знаю, за что он арестован. Я ему ответил, что вы министр МГБ и мне должны доложить, за что арестован Федосеев, а не я вам буду докладывать. А следствие ведет Серов, потому что ЦК ему доверяет, а не вам».

Причем он добавил, улыбаясь: «Я ему строго сказал и повесил трубку». Я собрался уходить, он мне сказал: «Вы чаще докладывайте». Меня несколько удивила такая заинтересованность этим делом т. Сталина.

Все эти дни занят только Федосеевым. Рассказал Круглову — тот машет руками: «Ты мне это не рассказывай».

Допросил жену. Тупая деревенская женщина. Работала 12 лет у т. Сталина, знает все сплетни. Кто с кем живет, начиная от сотрудников, в том числе и федосеевских, и кончая большим, самым большим начальством, т.е. Сталин с Фросей. В общем, такую грязь плела, что мне неприятно сделалось.

Сказала, что иногда в кругу своих они вели разговоры о неправильном поведении некоторых начальников. Иногда при этом присутствовал брат Федосеева, приезжавший из Киева. Допрошенный брат, сотрудник ОО Киевского военного округа, это подтвердил. Причем брат оказался грязным человеком, хотя и сотрудник МГБ.

Он рассказал, что в числе репатриантов он допрашивал артистку красивую, которая путалась с немцами, была в Берлине и т.д. Так вот с этой арестованной артисткой он спутался, в кабинете с ней возился, а затем за золотые часы он ее освободил.

В общем, грязный тип. Пришлось арестовать.

В общей сложности вот уже около двух месяцев как я вожусь с этими людьми. Кажется, все проводил.

Созвонился с т. Сталиным, приехал в Кремль и доложил ему, что можно заканчивать дело и привлекать Федосеева к уголовной ответственности, судить военным трибуналом за злоупотребление служебным положением.

Он, как-то мне показалось, остался недоволен моим выводом и сказал: «Мне думается, он англо-американский шпион. Его могли завербовать англичане, когда мы были на Потсдамской конференции в 1945 году. Вот там его и завербовали. Поэтому он подглядывал и подслушивал, а затем здесь передавал эти данные американцам. Ведь он признался, что телеграммы читал. Значит, американцы и англичане знали наши секреты. Вы еще раз его допросите и побейте, он трус и признается».

Я в конце этих указаний спросил, можно ли мне привлечь для допросов одного надежного сотрудника. Т. Сталин согласился. Я ушел.

Когда я приехал к себе, то сразу записал эти указания.

1. Ему никто не поручал перечитывать бумаги, это он делал самовольно. Его дело — подбирать рваные бумажки и жечь их. Проверить показания [Поскребышеву] А.Н. не поручал.

2. Вообще, он подлец. Я почти уверен, что он агент и кем-то подослан, чтобы нас отравить. Он нас со Ждановым в прошлом году отравил. Мы болели страшным поносом. А в этом году болело 12 чекистов.

3. Его надо крепко допрашивать, он трус, набить как следует.

4. Надо организовать внутрикамерную работу.

5. Предупредить, пусть он признается, тогда [нрзб.]. Пусть скажет, кто его подослал. У американцев ничего не получилось, так он решил. Он врет и обманывает. Кому-то сведения передавал.

6. Кузьмичев проспал. Он уже ленивый, сам не проверяет, доверился [Федосееву], а это хитрый деятель и обдурил его. Все эти факты проверить.

По дороге у меня было ужасное чувство о том, что Федосеев шпион, это никак не вяжется с его образом жизни. Он никуда не ходил. Кругом его живут сотрудники и бывшие сотрудники МГБ. Если бы к нему кто ходил посторонний, тоже было бы известно.

Придя к себе, я сел и стал думать. Все это мне показалось довольно странным. Я уже жалел, что мне поручили это дело. Я не привык и не могу делать против своей воли и сложившегося мнения. Плохо получается.

Все дни, проверяя связи Федосеева, еще раз допрашивал жену. Поручил следователю, которого я привлек по делу Федосеева, ознакомиться с делом и допросить его.

Он пришел с допроса и добавил, что он стоит на своем и просится ко мне на прием. Новых данных никаких не получил, хотя организовал все необходимые «литера». Брат оказался такая болтливая дрянь, что просто ужас. Он в камере все рассказал о себе и брате, но ничего шпионского.

Вызвал на допрос Федосеева и стал час за часом уточнять, где он в Потсдаме. Тут все вспомнил и довольно детально все рассказал. Причем я там около них тоже был, и он мне в ряде случаев напоминал: «Вы помните, т. генерал, то-то, вы там были». И действительно так было. В конце допроса я его подвел к тому, что не завербован ли.

Мне и самому неприятно было об этом спрашивать, т.к. я был уверен, что никто его не вербовал. Федосеев заплакал и говорит: «Неужели бы я на такую гадость пошел, находясь на таком месте, всем обеспеченный, чего еще мне было надо?» Все это он рассуждает правильно.

В конце я строго сказал: «Подумайте еще раз и честно расскажите следователю». Когда его увели, я, посоветовавшись со следователем, сказал ему, что подозрения на шпионаж высказал т. Сталин. При этом он сказал, что «надо побить, он трус и признается».

Следователь говорит: «Давайте припугнем его немножко. Я ему сказал: «Пойдите в камеру, допросите, за ворот потрясите, но несильно, и придете ко мне».

Через 15 минут является улыбающийся следователь и заявляет: «Федосеев просится к вам». Я вызвал его. Он мне говорит: «Прошу меня вызвать к хозяину, я все расскажу». Я был ошеломлен. Неужели я ошибся? Неужели шпион! Я ему ответил, что «доложу о вашей просьбе т. Сталину».

Когда я позвонил т. Сталину и сказал, что он хочет вам толковое рассказать, на это он ответил: «Мы вас вызовем». Я почувствовал прохладность ко мне т. Сталина после того, как доложил, что кроме злоупотребления служебным положением Федосеева больше я вины не нахожу.

Вечером позвонил Берия и говорит: «Я через полчаса подъеду на машине к подъезду, вы вместе с Федосеевым поедете со мной в Кремль».

Я взял следователя, Федосеева, и вышли к подъезду. Берия подъехал, сели и молча поехали в Кремль и пошли в кабинет к Берия. Там уже сидел т. Сталин. Когда вошел Федосеев, т. Сталин спрашивает, что он хотел сказать?

Федосеев начал заикаться и сказал: «Я виноват, т. Сталин, перед вами, что читал телеграммы, и готов нести ответственность, но больше ни в чем не виноват. Сейчас меня допрашивают, не шпион ли я американский. Т. Сталин, я 15 лет честно вам служил, помилуйте меня, я не виноват».

Т. Сталин сердито сказал: «А вы признайтесь, кем завербованы?» Федосеев: «Честное слово, я никем не завербован». — «Ну, тогда убирайтесь отсюда», — зло сказал Сталин.

Я подошел к нему, чтобы увести. Федосеев заплакал и говорит: «Т. Сталин, меня побили». Т. Сталин: «Признайтесь, тогда не будут бить». Федосеев: «Я ни в чем не виноват».

Т. Сталин встал и повернулся спиной. Я вывел Федосеева. У меня было тяжелое чувство. Вместе с этим я был доволен, что Федосеев сам сказал о своей невиновности, как бы подтвердив мое о нем мнение. Меня больше в кабинет не вызвали, я спросился, можно ли ехать, через секретаря и уехал.

Позже мне т. Сталин звонил, а один раз меня вызвал Берия и говорит: «Ну, что нового?» Я сказал, что проверял каждый шаг Федосеева и жены начиная с 1945 года, и ничего подозрительного на шпионаж нет. Поэтому составляю обвинительное заключение о привлечении к ответственности за злоупотребление служебным положением и записку в ЦК т. Сталину об этом.

Берия сморщился, но ничего не сказал. Я ушел. Через три дня все сделал и послал в ЦК. В записке указал, что по ст. Уголовного кодекса за это полагается нести ответственность. Мне и это казалось суровой мерой, хотя и справедливой.

Через два дня звонит Абакумов: «Здравствуй!» Я ему холодно ответил. «Хозяин велел передать дело Федосеева в МГБ. Я сейчас пошлю следователя по особо важным делам». Я ответил: «Посылай». (11.07.1948 г. Серов письменно доложил Сталину, что дело Федосеева завершено. Он предложил осудить его на 20 лет лагерей, но Сталин распорядился иначе. Следствие по делу Федосеева было передано из МВД в МГБ и продолжалось вплоть до 1950 г., когда он был осужден за шпионаж и расстрелян. — А.Х.)

Потом я позвонил Поскребышеву, перепроверил, было ли такое указание т. Сталина, он что-то пробурчал. Тогда я говорю: «Может, мне самому у него спросить, т.к. я на Абакумова не надеюсь». Поскребышев ответил: «Не надо».

Мне все стало ясно. Сталин недоволен моей «мягкотелостью» и тем, что я не послушался его и не закончил дело по статье «шпионаж».

Ну, как я мог это сделать! Это пойти против своей совести, против убеждения в угоду ложного мнения. Не могу. Вместе с этим я чувствовал, что надо мной надвигается гроза. Дело попало к моему врагу, и он постарается сделать все, чтобы меня скомпрометировать. Настроение жуткое.

Атака МГБ

После трудов получил неприятность, точнее, провокацию со стороны этого подлеца Абакумова. Видимо, он поставил целью сжить меня со света. Но я голыми руками не дамся. Для того чтобы меня скомпрометировать хоть чем-нибудь, там он арестовал генерал-майора Бежанова, который у меня в Германии был начальником Тюрингской опергруппы. Я о нем говорил ранее, когда он задержал директора локомотивного завода.

Причины ареста мне неизвестны, но мне казалось, что это был неглупый армянин и при проверках его группы всегда находили везде порядок.

После ареста, видимо, основательно избив его, он дал показания на меня, что я, когда приезжал в Тюрингию (а я там был у него в опергруппе только несколько раз), то увез целую легковую автомашину игрушек. (…)

Как видно, показания Бежанова читал тов. Сталин и приказал послать мне протокол допроса. Я рассказал Круглову. Тот, как и водится, смутился больше меня, так как он боялся Абакумова. Я ему сказал, что напишу в ЦК обо всем. Он стал открещиваться, что-де, мол, твое дело, и я ушел.

Сгоряча написал довольно резкое письмо тов. А потом, когда прочитал, то пришлось поправить, после чего послал.

В письме напомнил, что я в записке в ЦК в связи с его назначением министром госбезопасности писал, что он против меня будет направлять и использовать органы Госбезопасности. И вот теперь конкретный пример этому.

По поводу «увезенных игрушек в автомашине» я написал, как это было, и сказал, что «эта мелочь, может быть, и не заслужила внимания, но я решил о ней вам сказать, так как вы, тов. Сталин, отец, имеете детей, и вы меня поймете, почему я их покупал. Абакумов же этого не поймет, так как у него нет детей, значит, и нет отцовских чувств».

В общем, я думаю, письмо получилось убедительное. Показал Круглову, ну а тот прочел и даже ничего не выговорил. Потом уже произнес: «Ты зря с ним связываешься, видишь, он в фаворе. Его Берия боится». Я ему сказал, что когда я прав, то буду биться до последней капли крови.

Дня через три сидим мы у Круглова, раздался звонок. Круглов взял трубку и сразу пошел пятнами (лицо) и передал мне трубку. Оказывается, звонит Поскребышев и разыскивает меня.

Поздоровались, говорит: «Позвоните хозяину 21-24». Я повесил трубку, Круглов спрашивает встревоженно: «Что?» Я говорю: «Сейчас позвоню тов. Сталину». Он замахал руками и говорит: «Иди к себе».

Я ушел к себе, набрал телефон, занято. Второй и третий раз тоже. Наконец отвечает: «Да». Я доложил, что «докладывает Серов».

Он, обрадовавшись, говорит: «Я прочитал ваше письмо. Вы что, волнуетесь, что ли?» Я отвечаю: «Как же не волноваться, тов. Сталин, если Абакумов вокруг меня с топором ходит». Тов. Сталин: «А вы не волнуйтесь, ЦК вас в обиду не даст, у вас есть заслуги перед Родиной и перед партией. Ясно? Не волнуйтесь и работайте».

Я стал благодарить за внимание и успел выговорить, что моя жизнь принадлежит партии и Родине. Тов. Сталин спокойно сказал: «Не обращайте внимания на все это. Всего хорошего».

Я остался со своими мыслями в кабинете. Минуты через две зашел Круглов: «Ну что?» Я ему отвечаю: «Все нормально». — «Ну зайди». Вообще-то мне не хотелось идти к этому трусу.

Когда я рассказал, так он замахал руками, захохотал, запрыгал и стал переспрашивать: «Так и сказал: «в обиду ЦК не даст»? Еще и сказал: «Не беспокойтесь»? Вот это ты здорово не боишься Абакумова». Ну, для меня такая поддержка тоже имеет большое значение».