СУДЬБА ДИВЕРСАНТА
Кирилл Прокофьевич Орловский родился 30 января 1895 года в белорусской деревне Мышковичи, в годы Первой мировой войны в звании унтер-офицера командовал сапёрным взводом, а свой первый партизанский отряд в тылу у немцев создал в июне 1918 года по заданию Бобруйского подпольного комитета РКП(б). В 1921 году по условиям Рижского договора обширные территории Западной Белоруссии отошли к Польше, которая проводила политику полонизации и окатоличивания с целью подготовки дальнейшей польской экспансии на Восток, к границам 1772 года, что означало бы включение всей Белоруссии в состав Польши. В ответ Разведывательное управление Штаба РККА (Разведупр) приступило к «активной разведке». С этой целью в восточные воеводства Польши через специальные «окна» на границе перебрасывались диверсанты, которые громили польские полицейские участки, захватывали пассажирские поезда, пускали под откос грузовые составы, взрывали мосты, уничтожали жандармов, совершали налёты на тюрьмы и банки, призывали местных крестьян выступить против польских панов. Предполагалось, что отряды «активной разведки» станут ядром массового партизанского движения, которое в перспективе приведёт к воссоединению Западной Белоруссии с Советским Союзом. Среди наиболее известных командиров отрядов, общая численность которых достигала 6 тыс. человек, были Кирилл Орловский (псевдоним Муха-Михальский), Василий Корж, Александр Рабцевич и Станислав Ваупшасов. Последний вспоминал: «Много славных боевых операций осуществил отряд моего друга Кирилла Орловского. В сентябре [1924 года] разведка доложила ему, что польская полиция получила приказ усиленно охранять железную дорогу на участке Пинск — Лунинец, потому что 24-го числа здесь должен проехать в специальном поезде новый полесский воевода Довнарович. Орловский решил лично познакомиться с этим польским сатрапом. Он взял с собой 40 бойцов и устроил засаду у станции Ловчи. Поезд воеводы, как не раз практиковалось, был остановлен ложным сигналом красного флажка. Партизаны окружили состав, отцепили паровоз, взорвали пути, обезоружили охрану и пассажиров. Кроме Довнаровича, в поезде ехали комендант XIV округа полиции Менсович, епископ Лозинский и сенатор Вислоух. Кирилл Прокофьевич имел обстоятельную беседу с воеводой. Поняв, что перед ним партизаны, Довнарович изменился в лице. Как ни велика была шляхетская ненависть к повстанцам, а все паны, попав в подобные обстоятельства, непременно пугались и молили о пощаде. Новый воевода Полесья ничем не отличался от своих коллег и обратился к Орловскому с жалобной речью:
— Пан партизан, прошу учесть, что я приказал своим офицерам не оказывать сопротивления и сдать оружие. Сохраните мне жизнь, и я немедленно подам в отставку.
— Вы твердо решили, пан воевода?
— Да, да, пан командир! Слово польского дворянина.
— Подавайте! — сказал Орловский и велел бойцам проводить Довнаровича на станционный телеграф.
Воевода отправил телеграмму в Варшаву, вернулся в вагон-салон и предъявил Кириллу квитанцию.
— Но запомните, ясновельможный пан, — сказал Орловский, — если нарушите обещание, не сносить вам головы.
С этими словами Орловский покинул поезд. Партизаны забрали трофейное оружие, деньги, служебную корреспонденцию и скрылись в лесу.
Эта операция вызвала жестокие репрессии, но Кирилл Прокофьевич оставался неуловим». В конце 1925 года «активная разведка» на территории Польши была прекращена, вместо неё решением Политбюро ЦК РКП(б) создавались нелегальные сети ОГПУ СССР, которые «активны только на время военных действий. В мирное же время они изучают военные объекты, весь тыл противника, изучают людей, завязывают всюду связи и т. д., то есть подготовляются к деструктивной работе во время войны в тылу у противника». С этого времени Орловский служит в органах госбезопасности БССР и учится в Коммунистическом университете национальных меньшинств Запада имени Мархлевского (среди его выпускников Иосип Броз Тито, Леопольд Треппер и другие). В 1937 году Орловского как специалиста по диверсиям направляют в Испанию. По некоторым свидетельствам, именно с него Эрнест Хемингуэй писал образ Роберта Джордана в своем знаменитом романе «По ком звонит колокол». Свои донесения Орловский подписывал псевдонимом «Стрик» (от англ. striker). Вот одно из них: «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО 30 мая 1937 года я с группой в 10 человек испанцев и одним русским [Степан Грушко] перешел линию фронта и направился в глубокий тыл фашистов для диверсионной работы. С 30 мая по 20 июля с вышеупомянутой группой я прошел в тылу противника 750 км <…> Ночью на 3 июня взорван товарный поезд противника <…> В 10 часов вечера, 11 июня мною взорван пассажирский поезд на ж.д. линии Севилья — Касалья-де-ла-Сьерра… В это время я с группой находился в 300 метрах от поезда в лесу, и когда я узнал, что поезд оказался пассажирским, то настаивал быстро пойти к поезду и перебить хотя бы командный состав противника… 10 июля на дороге, идущей из Севильи в Бадахос, уничтожили 17 человек фашистов, 2 человека ранили и уничтожили 2 грузовика и одну машину легковую… 13 июля в 5 часов вечера в 15 километрах северо-восточнее города Эль-Реаль-де-ла-Хара (пров. Севилья), продвигаясь по горам, я наткнулся на 30 человек фашистов, сидящих в засаде, которые произвели на нас 2-3 залпа из винтовок, в результате которых наповал был убит мой помощник тов. Грушко Степан и один испанец Домингес тяжело ранен, который потом уже сам пристрелился. Я же, забежавши за большую горную скалу, тут же выпустил по фашистам 45 патронов из винтовки и бросил одну ручную гранату, что на фашистов подействовало настолько страшным, что дотемна они не поднимались, а как стемнело, убежали в город <…> Как мог выдержать я (Стрик) с надломленным позвоночником, ревматизмом в суставах ног и в возрасте 43-х лет? <…> Большинство испанцев отказывалось от выполнения разработанных мною операций (из-за трусости), они слишком доверчиво относились ко всем встречающимся на пути испанцам, рассказывая им наш путь и наши цели, часть из них частяком засыпала на посту. Преодолел все это я благодаря неограниченной ненависти к врагам народа фашистам и любви к своему делу, к своей профессии. <…> Я не не мог показать им своего опыта, тактики, метода и т.д. потому, что они по своей природе не хотят и не думают о том, что один хороший человек (агент) в тылу противника может принести пользы больше, чем целая бригада на фронте… 23 июля 1937 г. Стрик». По словам дочери Светланы Орловской, «папа вернулся из Испании сильно контуженный. Хромал, плохо слышал. Тогда ему врачи поставили диагноз и написали, что больше к военной службе он не годен». В 1939-1940 годах Орловский работает проректором по хозяйственной части Чкаловского (Оренбургского) сельскохозяйственного института. Весной 1941 года его направляют по линии внешней разведки в Китай. В Синьцзяне под прикрытием должности завхоза геологического управления он организует побег из контрразведки резидента НКГБ и переправляет его в ватном тюке в СССР. Когда началась Великая Отечественная война, Орловский пишет письмо наркому внутренних дел Лаврентию Павловичу Берии: «Прошу Вашего распоряжения направить меня в тыл немецко-фашистских войск для краснопартизанской и диверсионной работы… Мне приходилось нелегально десятки раз переходить линии фронтов и государственных границ и проводить десятки диверсионных боевых операций, громить противника, разрушать его коммуникации и вселять в них панику». Долгожданный ответ из Центра пришёл 29 марта 1942 года. Орловский был направлен в распоряжение начальника 4-го Управления НКВД СССР Павла Анатольевича Судоплатова, который поручил ему сформировать разведывательно-диверсионную группу «Соколы». В ночь на 26 октября 1942 года она была выброшена на парашютах в Барановичской области Белоруссии. Орловский быстро восстановил здесь свои связи 1921-1925 годов. «Население Барановичской области снабжало нас продуктами питания, разведывательными данными и укрывало от врага, - писал он в 1951 году министру госбезопасности БССР Лаврентию Фомичу Цанаве. - После разгрома помещичьих имений все продукты и скот нами раздавались местному населению. Это облегчило вербовку связников, приходило значительное пополнение в наши ряды». В ночь на 17 февраля 1943 года агентурный разведчик Василий Халецкий доложил, что в 11 часов утра в Машуковские леса на охоту на диких кабанов приедут генеральный комиссар Белоруссии Вильгельм Кубе, гаупткомиссар Барановичей Фридрих Фенц, заведующий белорусскими лесами Захариус и другие видные нацисты, причём вглубь леса они двинутся на подводах с большим количеством охраны и собак. Времени оставалось мало, большинство партизан были на задании, и Орловский лично возглавил группу из 12 человек. Им пришлось неподвижно пролежать в снегу около 12 часов. «Когда обоз приблизился на расстояние 10-15 метров, я дал сигнал к бою, - пишет он. - Были убиты Фридрих Фенс, Захариус, 10 фашистских офицеров и 30 человек охраны (Как оказалось позднее, Кубе на охоту не приехал. - А.В.). В ходе боя мне удалось бросить под сани две связки тола по 800 граммов. Третья связка, которую намеревался бросить, взорвалась у меня в руках»… Врач Виктор Алексеевич Лекомцев обычной ножовкой без анестезии ампутировал Орловскому правую руку по плечо и четыре пальца на левой руке. Наркоза не было: дали стакан самогона… В августе Кирилл Прокофьевич вернулся в Москву к жене Наталье и дочерям Лидии и Светлане. В музее Кировска сохранились его краткие воспоминания: «Я пришел к себе домой и остановился перед дверью. За дверью были жена и дети. Я постучал в дверь ногой, потому что позвонить мне было нечем…» 20 сентября 1943 года Орловскому Кириллу Прокофьевичу было присвоено звание Героя Советского Союза. Любой на его месте решил бы наконец отдохнуть от трудов праведных - но только не Орловский. В письме лично Сталину он просит разрешить ему возглавить колхоз в его родном селе и даёт обещание сделать его колхозом-миллионером:
«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
Москва, Кремль, товарищу Сталину
ЗАЯВЛЕНИЕ
Дорогой товарищ Сталин!
Разрешите на несколько минут задержать Ваше внимание, высказать Вам свои мысли, чувства и стремления. Благодаря Народному комиссару государственной безопасности товарищу Меркулову и начальнику 4–го Управления товарищу Судоплатову материально я живу очень хорошо. Морально — плохо. У меня имеется достаточно физических сил, опыта и знания для того, чтобы еще принести пользу в мирном труде. Если бы Правительство СССР отпустило кредит в размере 2.175 тысяч рублей в отоваренном выражении и 125 тысяч рублей в денежном выражении, то я бы на моей родине, в деревне Мышковичи Кировского р-на Могилевской области, в колхозе “Красный партизан” до 1950 года добился бы следующих показателей: 1. От ста фуражных коров (в 1950 г.) смогу достигнуть удоя молока не меньше восьми тысяч килограммов на каждую фуражную корову. 2. Сеять не меньше семидесяти гектаров льна и в 1950 г. получить не меньше 20 центнеров льна–волокна с каждого гектара. 3. Сеять 160 гектаров зерновых культур (рожь, овес, ячмень) и в 1950 году получить не меньше 60 центнеров с каждого гектара. <...> По моему расчету, этот же колхоз в 1950 году может добиться валового дохода не менее трех миллионов рублей. Вышеупомянутую работу я выполню на славу нашей любимой Родины … хозяйство будет показательным для колхозников Белоруссии. Поэтому прошу Вашего указания, товарищ Сталин, о посылке меня на эту работу и предоставлении просимого мною кредита.
Герой Советского Союза, подполковник государственной безопасности Орловский
6 июля 1944 г.
г. Москва, Фрунзенская набережная,
дом № 10а, кв. 46, тел. Г–6–60–46»
Сталин, прочитав письмо, дал распоряжение просьбу Орловского удовлетворить – он прекрасно понимал его, потому что сам был таким же. Орловский сдал государству престижную квартиру в Москве и уехал в разрушенную до основания белорусскую деревню. Валентина Кирилловна Рудакова, которая долгие годы была ему как дочь, вспоминает:
— Я рано осиротела, и моя родная тётя Татьяна Васильевна Белявская в 1946 году забрала меня к себе. За год до этого она вышла замуж за Кирилла Прокофьевича, к тому времени разведённого с первой женой Натальей. Я помню, как она приезжала один раз в Мышковичи. Тётка моя ей тогда сказала: «Я не против, оставайтесь и живите, если хотите». Наталья ответила: «Нет, вы живите с ним, я из Москвы сюда не поеду». Больше она не приезжала. А он самостоятельно ничего делать не мог. Ни одеться, ни раздеться, ведь одной руки не было, а на второй только культи от пальцев остались. В основном тётка за ним смотрела. Если уезжала куда-нибудь, то я одевала, раздевала и кормила Кирилла Прокофьевича. Когда вышла замуж, муж мой его в бане мыл. Человек беспомощным был практически, понимаете?
И тем не менее он выполнил взятые им перед Сталиным обязательства – его колхоз «Рассвет» стал первым колхозом в СССР, получившим после войны миллионную прибыль. В 1958 году Герою Советского Союза Кириллу Прокофьевичу Орловскому было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Очевидцы рассказывают: «Закрома во дворах колхозников ломились от добра. Отстроил деревню, вымостил дорогу до райцентра и деревенскую улицу, построил клуб, школу-десятилетку. Не хватило денег – снял с книжки все свои сбережения – 200 тысяч – и вложил в школу. Платил стипендии студентам, готовя резерв кадров». По словам Валентины, по характеру Орловский был человеком добрым, хотя и строгим. Если нужно, то и поругает, но отходчивый, не мстительный. Он был невысокого роста, носил галифе и хромовые сапоги. «Но такого сильного духом человека ещё поискать надо. Сам, конечно, работать не мог, только распоряжения отдавал своим заместителям и бригадирам. До разнарядки пробегал все поля, в четыре утра вставал каждый день. Люди старались, работали». Гостей в доме председателя всегда было много. Приезжал и Пётр Миронович Машеров. «Дядя лежал, как обычно, во дворе на раскладушке. Слабый, болел, тяжело ему всё давалось. Пётр Миронович стал возле него, лежачего, на колени и говорит: “Что же вы, Кирилл Прокофьевич, в темноте лежите? На улице совсем света нет”. На следующий день загорелись фонари». По рассказам очевидцев, однажды колхоз закупил племенных быков. Огромные, на них приехала посмотреть иностранная делегация. Кирилл Прокофьевич вошёл в загородку, а бык по кличке Варяг проломил клетку, поднял его на рога, а потом потоптал. Повезло, что председатель попал в канавку, а то бы бык его просто раздавил. Скотник Иван отогнал животное, но поздно. Этот случай сильно подорвал здоровье Кирилла Прокофьевича. Как-то к нему приехала дочь Светлана. Сели в обед за стол, он попросил своё обезболивающее, выпил, только притронулся к еде — и умер. Сейчас бюст Кирилла Прокофьевича Орловского стоит в центре Мышковичей. У подножия два символа его судьбы — винтовка и плуг.
